Над третьим колдовала бабка – говорили, у неё особо сильный мордовский приворот. Мужик даже захватил с собой диктофон: одному, что ли, такое счастье; если все получится, он и зятя с шурином облагодетельствует. Бабка долго нарезала круги, шептала и плевалась, грозила клюкой, а под конец провела по лбу и щекам холодной и сырой куриной лапкой. Прислушиваясь к ощущениям охреневшего от неожиданности организма, мужик пришел к неожиданному выводу: а пить-то и в самом деле не хочется! Отшептала, ведьма антикварная! Через неделю опыт повторили на шурине, только шептал ему на ухо диктофон, а лапкой (в магазине смотрели как на сироту казанского, отдали даром и норовили подать Христа ради) по лбу и по щекам водил новоиспечённый трезвенник, за что чуть было не был бит, с подробными рекомендациями, куда ему этот хладный девайс надлежит инсталлировать. Но ведь сработало! Шурин ходил задумчивый и тихий и к вечеру был вынужден признать, что нет, не тянет, хоть ты тресни! Ещё через неделю отловили зятя (чтобы не позориться, лапок купили полкило) и торжественно сунули ему диктофон под ухо: исцеляйся, мол. На первой фразе из диктофона тот сделал очень большие и круглые глаза, потом стал нервно подёргиваться (мужики толкали друг друга в бок – эвон как его разобрало, болезного!), но стойко держался до последнего, потом сполз с кресла и долго бился в истерике. Когда смеяться уже не было сил, он, постанывая, спросил, где они нашли такую страшную матерщинницу. Оказалось, что эрзянский для зятя – родной, и в течение всего монолога он наслаждался цветистыми родными оборотами, пытаясь понять, кого же так залихватски крыла бабка: пациента или зелёного змея. Судя по некоторым особо красочным местам в монологе, все же пациента. Вновь прислушавшись к организмам, мужики пришли к выводу, что не так уж и силён этот мордовский приворот и что это дело надо срочно отметить.